Анабиоз - Страница 33

В голову снова полезли мысли об Эле, и я отвернулся. Серый нахмурился. Борис не обратил внимания на несчастную.

Время от времени он всматривался в арки, дворы и подъезды. Перехватывая его оценивающие взгляды, я очень скоро почувствовал подступающую паранойю. Казалось, что из пустых домов и дворов, куда мы не совались, кто-то следит за нами. Что жизнь затаилась там, внутри, и спрятавшиеся люди провожают нас такими же оценивающими взглядами.

По спине пробежал холодок. Нет, не думать об этом. Люди добрые. Не могла же смерть и истерия охватить весь город. Не могли же все вокруг превратиться в зверей, как Борис.

Борзый шел, пружиня шаг. Он был напряжен, словно перетянутая струна. И я поймал себя на ощущении, что иду следом за хищником. Осторожным, решительным, если надо — безжалостным. От этой мысли трещина между нами, кажется, разъехалась еще сильнее.

Надо сделать шаг. Надо перебраться на его сторону, пока не поздно…

Хищник остановился, обернулся. Посмотрел глазами Бориса на Серого. Улыбнулся губами Бориса.

— Эй, гроза политики, а скажи мне, кто такой Дмитрий Ульянов?

— Такой дурак, типа тебя, — бесхитростно отозвался Серый. — Только в честь него вот эту улицу назвали.

Попутчик мотнул головой вправо от перекрестка, куда убегали разделенные заросшим бульваром полоски потрескавшегося асфальта. Борис хмыкнул, остановился. Сбросил рюкзак и достал сигарету.

— Всё, привал.

Серый опустил на землю палатку, которую доверил ему тащить Борис. Я подошел, скинул рюкзак и уселся на него, отметив, что порядочно устал.

— Там, — говорливый попутчик указал куда-то за деревья, — музей был. Биологический… Зоологический… имени Дарвина, короче. Чучелки всякие. Я там был.

— Молодец, — похвалил Борис и выпустил в сторону Серого несколько колечек дыма.

— У них в одной витрине каюта Дарвина воссоздана, — не отреагировал на издевку Серый, присаживаясь на корточки. — Стол, на столе карта, чернильница-перо, фигня всякая. Полки с книгами. А за книгами пузырь заначен. Жизненно. Дарвин, выходит, не дурак выпить был.

Борис пыхнул сигаретой и благосклонно поглядел на попутчика.

— Водки хочешь? — спросил в лоб.

— Я закодировался, — помотал головой Серый.

— И чего? Пока спал, код забыл? — ухмыльнулся Борис.

Сергеев снова покачал головой.

— Не, водки не хочу, — решительно сказал он. И добавил: — Жрать хочу.

— Для ужина вроде рановато. А для обеда уже поздно. Или ты думаешь, что я тебя просто так кормить буду? Хрен. У меня иждивенцев и без того хватает.

Я смолчал. Серый насупился. Пробубнил:

— Вообще-то, мне казалось, что мы команда.

— Ну, раз мы команда, то твоя очередь хавку доставать, — тут же ввернул Борис.

Бывший политик-язычник посмотрел на него с немым укором. Так выразительно, что если бы смотрел со сцены, зал бы уже рукоплескал, а если бы в жизни — то тот, на кого был направлен взгляд, просто обязан был раскаяться и заняться благотворительностью.

Борис ни каяться, ни раздавать добро нуждающимся явно не собирался.

Серый решительно поднялся.

— Хорошо. Раз мы команда… Хорошо.

Он резко развернулся и шустро потрусил прочь. Через несколько секунд его спина скрылась в ближайших кустах.

— Куда это он? — спросил я.

Борис поглядел на меня, как на восьмое чудо света.

— О, у кого-то голосовой модуль заработал.

— Да пошел ты, — разозлился я и отвернулся.

Тут же пожалел, что упустил возможность хотя бы попытаться поговорить по-человечески, но было поздно.

Борис курил у меня за спиной. Дым сигареты сносило легким ветерком в сторону. Он проплывал мимо меня сизым призраком, поднимался, терялся в ветвях, растворялся в прозрачном воздухе.

Сверху мягко хлопнуло. Я запрокинул голову — в глаза полетела древесная труха. Я зажмурился, поморгал, потер пальцами веки, стараясь избавиться от сыпанувшей сверху дряни. Затем разглядел виновника шума.

На дереве сидела здоровенная ворона и косила черной бусиной глаза.

Чертова птица! Сейчас бы рогатку…

Будто подслушав мои мысли, ворона каркнула и, сорвавшись с ветки, полетела туда, откуда мы пришли.

Борис докурил. Бычок прочертил в воздухе дымную дугу и спикировал в траву в нескольких шагах от меня.

Я слушал город.

Москва звучала очень необычно. Не было урчания двигателей, не шуршали по асфальту тысячи подошв и сотни покрышек, не орали автомагнитолы в распахнутых окнах. Не звенел трамвай на перекрестке, там, где возвышался за деревьями музей Дарвина. Не кричали дети, не гундел у светофора побирающийся безногий калека, не жаловались на дороговизну тетки возле входа в магазин по ту сторону улицы.

Зато трещали, как безумные, насекомые. Да тявкала где-то далеко собака. Хорошо если собака, а не кто-то посерьезней…

Я повел больным плечом и поймал себя на том, что кручу в руках очки. Глупая привычка.

Протерев краем безрукавки линзы, я сунул оптику обратно в футляр.

Борис ковырялся в рюкзаке. Видимо, все же решил пообедать. Интересно, устроит перекус сейчас, или подождет Серого?

Подождал, хотя ждать пришлось долго. Серый появился минут через тридцать, напевая очередную бессмыслицу. В руках навязавшийся попутчик держал мусорный пакет.

Гогия, Гогия,
Шандаури Гогия,
Гамарджоба генацвали,
Режиссер Данелия…

Он оборвал песню, если это можно было так назвать, и бросил пакет на землю.

— Вуаля! Кушайте, не обляпайтесь.

Борис недоверчиво посмотрел на пакет, на Серого. Тот с независимым видом уселся прямо на землю, подхватил упакованную палатку и, положив ее на колени, принялся отбивать ладонями ритм.