Анабиоз - Страница 53

К оглавлению

53

— Здесь птицы есть? — спросил я.

— Здесь есть мы, — жестко ответил Иван, — и те, кто против нас. А птиц не было. Может, они и не проснулись вовсе. А может, просто давно вымерли.

Он кивнул вперед. Там, между домами в конце дороги, на выезде на проспект, было светло. Будто мы стояли в тени, а там начиналось открытое солнечное пространство. Стена?

— Я дальше не пойду, — бросил Иван. — Ты там за демократию ратовал? Я подарил тебе свободу выбора. Но только сейчас. Назад не возвращайся. Привет.

— Спасибо.

— Благодарить палача — моветон.

Он развернулся и пошел прочь. Лишь буркнул, не оглядываясь:

— Что ж вы, как мотыльки, на свет…

Я не стал глядеть ему вслед. Впереди была стена, и чем ближе я подходил, тем яростнее она полыхала, застилая мир за собой. Вскоре Ленинского проспекта было уже не разглядеть, он тонул в этом свете, за которым…

Я пришел оттуда. Я знал, точно знал, что ничего плохого за этой стеной нет. Я был уверен. Но внутри креп страх, посеянный Иваном.

Это все от неведения. Люди всегда боятся того, чего не ведают. А Ивану еще и выгодно, чтобы мир заканчивался стеной света. Маленьким миром проще управлять.

Но страх — беспричинный, необоснованный — никуда не девался.

И еще здесь нет птиц. А возле Сколково они, по слухам, были. Только летели задом наперед.

Свет стал нестерпимым, я закрыл глаза.

Там все, что связывает меня с этим миром. Там то, ради чего еще стоит жить. Там Эля.

Я должен.

И я нырнул в ослепительный первозданный свет.

ГЛАВА 9
Нити Ариадны

Мне снится сон. Странный сон про будущее в прошлом, про будущее, которого уже никогда не случится. Я знаю, что все вокруг происходит не наяву, но не хочу бежать отсюда. Мне хорошо. Я счастлив в этом зыбком сне.

Поток людей высыпает из кинотеатра в иллюминацию летней Москвы. Новый Арбат шуршит несущимися машинами, горит огнями рекламы, шепчет человеческой жизнью.

Эля толкает меня в плечо и, когда я собираюсь обнять ее за талию, ускользает в сторону. Я укоризненно смотрю на нее поверх очков — это я умею.

Она смеется, возвращается, берет меня за руку.

Тепло.

Я улыбаюсь. Легко сжимаю ее ладонь своей.

— Как тебе кино? — спрашивает Эля, доставая из сумочки билеты и пуляя в урну.

Она всегда выбрасывает использованные билеты. Не хранит. Это у меня дурацкая привычка: складывать всякие клочки памяти в ящики и на полки.

— Если перед сеансом открыть череп, вынуть мозг и засыпать туда попкорн, то отличный фильм, — отвечаю я, улучая момент и все-таки обнимая ее.

Мы сворачиваем и топаем в сторону Садового. Там через переход, мимо плазы, во дворики и домой.

— Главное, потом не забыть обратно мозги засунуть, — смеется Эля. — А то станешь, как эти веселые роботы.

Я согласно киваю. Мимо шелестят машины, цокают прохожие. Легкий ветерок доносит вкусный запах из ближайшего ресторанчика.

— Пошли пиццу есть, — предлагает Эля.

Я обнимаю ее крепче. Незаметно кошусь на черную челку: под таким углом глаз под ней не видно. Что-то идет не так. До сеанса мы уже были в итальянском ресторанчике, а после кино договорились ужинать дома.

— Может, лучше домой? — осторожно спрашиваю я. — Обещаю: у плиты стоять не будешь.

Эля сбавляет шаг. Я тоже. Останавливаемся возле подземного пешеходного перехода.

— Да, лучше домой, — говорит Эля. Ежится и прижимается ко мне. По-прежнему не вижу ее глаз. — Тебе не холодно?

— Да нет вроде.

Я понимаю, что все должно было случиться не так. Этот сон рассказывает о вечере, который мы заранее распланировали, здесь нет места импровизации.

Или есть?

Волосы Эли щекочут мне шею. Ветер усиливается. И свет от рекламного щита словно бы становится ярче. На плече Эли — мурашки, за плечом — резкая тень на асфальте от падающей сверху золотистой стены.

— Пойдем отсюда!

Я срываюсь с места, увлекая Элю за собой, но она остается на месте, как вкопанная. Моя ладонь теряет ее ладонь.

Тепла больше нет.

Щурясь от нестерпимого света и ветра, я разворачиваюсь, и с замиранием сердца вижу, как Эля стоит в слепящем потоке и смотрит на меня. В ее больших глазах замерло необыкновенное выражение: смесь обиды, ужаса и долгого печального понимания.

Со скрежетом сталкиваются машины, падают, как подкошенные, люди, с громким хлопком лопается отпущенная лебедка, и строительная люлька летит вниз с восемнадцатого этажа углового дома-книжки.

Все это я отмечаю краем глаза, в единый миг.

А между нами вырастает бесконечная стена мерцающего золотом света.

— Не-е-е-е…

Мой крик застывает в горле, будто все внутренности внезапно залили тягучей смолой, и она мгновенно превратилась в янтарь. Занесенная для шага нога мягко врезается в невидимую преграду, сердце ухает в последний раз и замолкает.

Ветра больше нет.

Лишь необыкновенный, пронзительный взгляд остается передо мной.

За мириадами золотистых капель.

Эля совсем рядом. Протяни руку и коснешься ее плеча, протяни вторую и обнимешь, прижмешь к себе, схватишь крепко-крепко, чтобы никогда уже больше не отпускать…

Да вот только между нами дрожит стена света.

И никаких шансов, что, пройдя через нее, выйдешь там, где положено. Запросто можно промахнуться. Тут всё совсем иначе, не как в прошлой жизни.

«У каждого своя стена», — взрывается пространство знакомым вкрадчивым голосом.

Не может быть!

У нас с Элей одна стена на двоих!

Почему, ну почему сны никогда не кончаются счастливо?

Янтарь крошится, плавится. Желтые капли, вместо того, чтобы упасть вниз, исчезают. Будто их и не было. Снизу летят новые. И тоже растворяются в первозданном свете.

53